Персидский Константин Иванович

Константин Персидский родился в 1954 году в городе Керчь.

Окончил Запорожскую художественную школу, Днепропетровское художественное училище (1973 г.), МВХПУ (б. Строгановское) в 1979 г. После окончания был приглашен преподавателем на кафедру академического рисунка.

С 1980 г. преподавал на кафедре рисунка МВХПУ, доцент, пользовался авторитетом и уважением у преподавателей и студентов. Группы, в которых преподавал К.И. Персидский неоднократно отмечались ректоратом и кафедрой рисунка.

Член Союза художников России с 1987 г. (секция живописи), Творческого союза художников, Австрийской АРТ-Ассоциации и Московского союза художников (секция скульптуры). Выставочная деятельность с 1978 г. Участник Всесоюзных, Всероссийских, Зональных, Городских и персональных выставок.

С 1999-2002 гг. – президент Международной общественной организации «Солнечный квадрат».

В 1992, 1993 гг. – участник первой и комиссар второй экспедиции российских художников в Гималаи. Делегат от России и комиссар Российского раздела на IX и X  «Азия Арт-Биеннале» в Дакке (Бангладеш).

Постоянный участник Арт-симпозиумов  Австрийской Арт-Ассоциации «Кошута» (Клагенфурт, Австрия).

За творческие работы имеет благодарность от Оргкомитета Евросоюза. Участник многих международных выставок, Арт-ярмарок, Арт-симпозиумов (Индия, Бангладеш, Сербия, Австрия, Франция, Люксембург, Швеция).

Награжден медалью Шолохова, дипломами СХ России,  Академии художеств и др. Работы  К.И. Персидского находятся в ГТГ, ГРМ, ММСИ, Пермской государственной галерее, Белозерском историко-художественном музее,  художественных музеях Волгограда, Брянска, Сочи, Вологды, Салехарда, Череповца, в коллекции «Bank of America», коллекции Н.Рао (Индия),  коллекции В.Тайзена, собрании В.Эдмонда (Люксембург) и др. частных  собраниях  России,  Швейцарии, Франции, Австрии, Швеции, США, Германии и др.

 

Персональные выставки

1996 - Midsommardarden, Стокгольм (Швеция)

1997 - Московский областной Союз скульпторов (совместно с Г. Александровым)

1998 - Bramsplatz-gallery, Вена (Австрия)

1999 - Российский Культурный центр им. А.С.Пушкина, Люксембург, Российский Культурный, Дакка (Бангладеш) 2001 - Honor Kempton Saal, Люксембург

2001, 2002 - Российский Культурный центр, Дакка (Бангладеш)

2003 - Herdin-gallery, Сарлат (Франция)

2004 - ГалереяА-3, Москва (Россия)

2006 - Выставочный зал в Тушино

 

Основные творческие работы К.Персидского:

«Автопортрет в Горячем ключе».180х150, холст, смеш.техн. 1984г. (Дирекция выставок СХ России)
«Прощай Витёк». 200х150, холст, смеш.техн. 1988г. (ГТГ)
«Тобольский Кремль». 150х180, холст, смеш.техн. 1991г. (Белозёрский ист.-худ. музей-заповедник)
«Табунщик». 65х65, холст, смеш.техн. 1986г. (собственность автора)
«Большой Урюпинский натюрморт с маленьким хорунжим». 150х200, холст, смеш.техн. 2004г. (Волгоградский художественный музей)
«Торт». 150х180, холст, смеш.техн. 1997г. (ГРМ)
«Эмансипация». 75х150, холст, белила, ПВА. 2007г. (ГРМ)
«Белая ночь в Белозёрске». 80х100, холст, смеш.техн. 1997г. (ГРМ)
«Этюды по зоологии». 150х180, холст, смеш.техн. 1998г. (ММСИ)
«Поездка». 140х110, холст, смеш.техн. 1990г. (Пермская государственная галерея).

 

Biography

Konstantin Persidskiy was born in a city of Kerch, 1954. He graduated from Zaporozhskaya School of Art, Dnepropetrovsk Art School (1973), MVHPU (Stroganovskoe) in 1979.

Since 1980 he lectures at the MVHPU on Drawing, associate professor.

Member of Russia Union of Artists, Creative Union of Artists, Austria Art-Association.

Since 1999 until 2002 — President of International Association of Artists "Sunny Square».

1992, 1993 — participant of the first and comissioner of the second expedition of Russian artists to Himalayas.

Delegate of Russia on IX and X «Asia Art-Bienalle» at Dacca (Bangladesh).

Constant participant of Art-symposiums of Austria Art-Association «Coshuta»(Klagenfurt, Austria).

Constant participant of Russian and foreign group exhibitions, international symposiums and biannual exhibitions.

Works of K. Persidskiy are held in:

Tretyakovskaya Gallery,

art museums of Russia (Salehard, Sochi, Vologda, Cherepovec and others),

«Bank of America» collection, Tayzen's collection, Edmond's collection (Luxembourg).

Last years personal exhibitions

1996 Midsommardarden, Stockholm (Switzerland)

1997 Moscow Region Union of sculptors (with G. Alexandrovim)

1998 Bramsplatz-gallery, Vienna (Austria)

1999 Russian Cultural Centre named of A. Pushkin, Luxembourg, Russian Cultural Centre, Dacca (Bangladesh)

2001 Honor Kempton Saal, Luxembourg

2001, 2002 - Russian Cultural Centre, Dacca (Bangladesh)

2003 Herdin-gallery, Sarlat (France)

2004 A-Z Gallery, Moscow (Russia)

2006 Tushino exhibit room

 

К.И.Персидский
Автобиография

Я родился в городе Керчь 12 ноября 1954 г. в семье врачей. Мой отец Бурилин Яков Константинович, врач-гинеколог, фронтовик, прошедший войну, трагически погиб 1 мая 1954 года, за полгода до моего рождения.

Я никогда его не видел. Всю жизнь меня мучает вопрос — как бы сложилась моя жизнь, если бы этого не произошло. Я воспитывался Персидским Иваном Сергеевичем, усыновившем меня в четырехлетнем возрасте и до двенадцати лет я не знал о событиях, предшествовавших моему рождению, пока случайно в шкафу не нашел старые документы и свое сви-детельство о рождении, где были указаны имена родителей.

Я никому не рассказывал об этом и жил с этой тайной до девятнадцати лет, пока, уже будучи студентом Строгановки, летом 1975 года сам не нашел своих родственников и не узнал историю своего рождения, непростой жизни и мученической смерти моего отца, талантливого во всем человека, врача, поэта, мужчины с большой буквы, прожившего короткую, но яркую жизнь, оставившего след в жизни каждого, кто с ним встречался, и которого, как мне рассказывали очевидцы, хоронила вся Керчь. Те далекие события по накалу страстей напоминали мне сюжет, сходный с античными трагедиями и драмами Шекспира. Я ходил по Крымским кладбищам и искал могилу отца, зная только имя, фамилию, год рождения и смерти. И когда в Казантипе, где отец учительствовал за год до войны и его помнили, я чудом все-таки нашел свою родную тетю Гэлю, а в ее лице обрел всех многочисленных родственников, я испытал чувство катарсиса и обретения корней.

Многих из моих родственников сейчас уже нет в живых. Но я всегда с любовью и трепетом вспоминаю глаза и улыбку моей бабушки Юлии (Иулиты), тетушек Нину и Галю, громовой голос и легкий портовый матерок моего крестного -— полного кавалера орденов Славы, чьи личные вещи находятся в Керченском городском музее, — Кузьмы Игнатьевича Фастовича, мелким бесом вьющиеся черные волосы моего двоюродного брата Володи Фастовича, его сына Валерку, моего двою-родного племянника, так безвременно ушедших.

Эта тайна, с которой я жил и которую хранил много лет.оказала, как мне кажется, огромное влияние на формирование меня как художника и как человека.

Я не могу не вспомнить дедушку Сергея Ивановича и бабушку Федору Григорьевну Персидских, для которых я стал шестнадцатым внуком и был ими любим. Волею судьбы у меня оказалось огромное количество родственников, которым я признателен за все, что они дали мне. Бушаковы, Персидские, Елисеевы, Куницы. Мои дяди, тети, двоюродные братья и сестры, всех вас помню и люблю.

Я благодарен моему второму отцу Ивану Сергеевичу Песрсидскомуза все, что он сделал для меня, ставшему мне настоящим отцо, и которого мне абсолютно не в чем упрекнуть.

И дай Бог, что бы у всех родители были такими, каким был и есть для меня он. Спасибо, папа.
Я помню, как во время моих студенческихканикулмывместепилиеговеликолепныйсамогонподяичницу на салеслукомиздюжины яиц, игралившахматыиплакали, вспоминаясобытиядвадцатилетней давности. Заокномбылоюжноелето, инаветвяхогромногоореховогодеревасидели два волнистых попугая, улетевшие из чьей-то клетки, и странно прижившись в украинской растительности, они счастливо трещали и пели.

Я вспоминаю нашу комнату- пенал в запорожской коммуналке, куда мы переехали из Керчи в 1960 году, и половину которой занимало пианино, купленное мне, которое я тихо ненавидел и под которым спал, среди ночи вскакивая во сне, ударяясь головой о клавиатуру. Ненавистные гаммы, что я играл, дабы не расстраивать маму. Все мои уловки и интриги, к которым я прибегал, чтобы избежать нелюбимых занятий, и торжественные концерты из якобы выученных заданий, когда я садился за инструмент и нагло играл какую-то ахинею. И, о чудо! Мама верила, что я действительно полдня занимался. Этот феномен до сих пор остается для меня загадкой, как моя мама, имевшая, в отличие от меня, неплохой музыкальный слух, могла поверить в мой незамысловатый обман. И когда меня исключали из музыкальной школы за неуспеваемость, совершенно искренне говорила педагогам: «Как же так? Он ведь учил и играл мне выученное каждый день, когда я приходила с работы!». Прости меня, мама, за эту ложь. Слава Богу, спустя несколько лет моя младшая сестра поступила в музыкальную школу, после которой закончила музыкальное училище, полностью удовлетворив мамины амбиции.

Прошли годы, и вот что удивительно, сейчас мне доставляет огромное удовольствие сесть за фортепиано и, набирая странные комбинации из клавиш, извлекать вполне пристойные звуки. Я забыл все — нотную грамоту, сольфеджио, но осталась память пальцев, которые довольно быстро бегают по клавиатуре, вводя в обман слушателей и меня самого. И, кажется, я начинаю понимать маму, обманутую мною много лет назад.

Я вспоминаю изостудию ДК металлургов, куда меня привел сосед по парте ЮраДикарев. Была ранняя осень. На открытой веранде ДК был поставлен роскошный натюрморт из раз-резанного арбуза, груш, винограда, слив. Мне дали лист бумаги из плохонького альбома, кнопки, мольберт, поделились кистями и акварельными красками. Было тихи -тихо, только осы жужжали, взлетая со спелых фруктов, словно тяжелые самолеты. И я, высунув от усердия язык, намазал свой первый натюрморт. В тот день был последний живописный сеанс, после которого это чудо южного изобилия было радостно нами съедено. Что-то во мне вдруг внезапно проснулось и забилось птицей внутри. И это чувство я испытываю по сей день, подходя к холсту, листу, или куску глины. Последним аккордом была картина руководителя изостудии, стоящаявнутри зала, где эта осень над Днепром была написана масляными красками, которая так вкусно пахла. Этюдник. Палитра. Мольберт. Они показались мне невиданными существами, странно близкими и внезапно родными. И выбор был сделан окончательно и бесповоротно. Жизнь наполнилась радостным смыслом. Я понял — это мое. Мне было десять лет.

В Запорожскую детскую художественную школу я поступил со второго захода, но как выяснилось по жизни, как раз вовремя, чтобы с окончанием восьмилетки закончить и ее, встретив там первых друзей и первую любовь.

Мне хочется вспомнить Толю Тарабанова, Колю Колядко, Юру Тоцкого, Сергея Баптиданова (поступившего потом на философский факультет МГУ), Колю Йолопа, Тоню Беляеву, Пилю Кохан и, конечно, Люду Ампилогову — мою первую любовь.

Я вспоминаю наших учите-лей: Е.М. Мирошниченко, А. В. Льолю, Александра Кикотя, читавшего курс истории искусств и, конечно же, Анатолия Тимофеевича Подопригору, тогда молодого, красивого, — нашего классного руководителя, приоткрывшего нам глаза на искусство. И сейчас, будучи много лет педагогом, я часто вспоминаю его хитрую улыбку, веселые глаза и истины, которые он вещал улыбаясь, легко, без оглядок на авторитеты.

Помню выставки летних работ Лени Кривопуста (спустя много лет бывшего председателем Запорожского отделения СХ Украины) и Жени Гордийца, показавшего двести акварелей. Их слава не давала нам покоя. И после третьего класса мы с Толей Тарабановым решили побить их рекорд. Это было каторжное лето. Мы работали на износ, изредка созваниваясь, чтобы выяснить друг у друга, кто сколько сделал. Я уезжал к бабушке в Крым и, вернувшись, с ужасом узнав, что Толик опередил меня на тридцать работ, судорожно начинал вкалывать, рисуя все подряд. К концу лета я впал в какой-то ступор — рисовать было решительно нечего, после трехсот листов в голове был вакуум, и я начал халтурить, срисовывая иллюстрации из детских книжек, но Толик был по-прежнему недосягаем, и я сдался. В сентябре мы принесли в художку я — 350, Толик — 450 работ. Это был триумф, в волнах которого мы купались весь четвертый класс школы до поступления в Днепропетровское училище.

Я вспоминаю Днепропетровское художественное училище, где провел, наверное, лучшие юношеские годы, куда мы вместе с Толей Тарабановым поступили на живописное от-деление в 1969 г. после восьмилетки. Художественный музей, в здании которого находи-лось училище, имел и имеет сейчас прекрасную коллекцию работ русской и украинской живописи рубежа XIX и XX столетий, и мы бегали на переменах смотреть Туржановского, Орловского, Петровичева.

Летние пленэры в Васильевке и Кочережках Павло градского района на реке Самаре в красивейших местах украинской лесостепи и первые настоящие открытия в живописи и жизни, прекрасные люди, бесконечно милая украинская речь и песни захватили нас, горожан, в долгий полон, заставив меня выучить украинский язык до того приличного уровня, на котором я изъясняюсь до сих пор. Эти четыре года были для меня периодом становления, формирования вкуса и приоритетов в искусстве. А педагоги? Я никогда не забуду Александра Семеновича Куко, читавшего технологию масляной живописи, чьи конспектысохранились у меня до сих пор, умершего в нищете, и которого мы хоронили и плакали на поминках. Мы, в сущности еще дети, с пятнадцати лет жившие в чужом городе на съемных квартирах (общежитие давали с третьего курса), учились у него преданности делу, которое выбрали. Хочется вспомнить добрым словом Шпигановича Всеволода Модестовича, Беркута Коммунара Савельевича, Гатыло Александра Николаевича, Свердлова Бориса Горигорьевича, Загубыбатько Виктора Семеновича, у которых хорошо ли, плохо ли мы учились мастерству.

Закрыв глаза, я вижу своих друзей — Сашу Острочуба, безвременно ушедшего, Николая Колядко, с которым я учился еще в художке курсом младше. Эти двое были очень близки мне духовно и, когда в 1998 г. Коля так странно умер, будучи, на мой взгляд, самым интересным художником в Запорожье, я кожей почувствовал, что этот город стал для меня пуст. Прекрасный живописец, график, скульптор он так и не был по достоинству оценен городом, последним романтиком истории которого он был. И, конечно же, я не могу не вспомнить Леню Гринченко, Витю Кочергина, Костю Литвина, Володю Кюрчева, Тамару Шаповалову, Иру Слепец. Все вы в сердце моем.

И наконецСтрогановка. в которой я оказался почти случайно. Я очень хотел поступив во ВГИК на художественный факультет, но дважды не был допущен до экзаменов по работам, которые я привез, и оба раза шел в Строгановку, где творческий конкурс проходи.' без проблем и дважды сдавал экзамены на текстиль и благополучно проваливался. Когда я приехал в Москву в третий раз там уже училась моя девушка, впоследствии ставшая моей женой. Мне грозила служба в армии, и я подал документы на художественное конструирование, куда был со скрипом принят предпоследним в списке.

Так судьба распорядилась мною, и спустя годы я ни на секунду не пожалел о том, что поступил в Строгановку и именно в те 70-е годы. Институт жил напряженной и наполненной жизнью с утра до ночи. Все поголовно были больны рисунком и рисовали взахлеб. Кружки наброска, керамики, скульптуры. На вечернем отделении работающие на производстве студенты не всегда приходили на занятия, и преподаватели охотно разрешали нам рисовать в полупустых аудиториях.

Лекции по истории джазовой музыки, концерты полулегальных групп в Строганах и общага, гудящая, как улей, едва вмещающая своих и пришедших. Стенгазеты Андрея Сальникова и Леши Остаева в 6—8 планшетов, мастерски нарисованные, отдутые аэрографом со всякими прибамбасами, коллажом и макетно выклеенными объемными фрагментами. Встречи с А. Тарковским и А.Хачатуряном, кино, снятое Воробьевым и Востриковым с М. Тереховой, и авторские плакаты, талантливо выполненные студентами Сальниковым, Остаевым, Воробьевым, Иноземцевым, Гаммовым.

Пятилетний академический курс скульптуры, античное чудо рельефа — круглое в плоском, профессора Р.А. Иодко и А.А. Мельник. Столпы рисунка Ю.А.Тур, Ф.Ф. Волошко, В. И. Тумольский Скульптура А. Н.Бурганова и Л.Д.Михайлова, живопись Коржева и Филатчева, гобелены Н.Мельниковой, графика Г. Захарова и М.Верхоланцева, керамика В. Малолеткова. Все это цветным калейдоскопом кружится в моих воспоминаниях.

Отделение промграфики и курс упаковки и макетирования, не имевший аналогов, Б.Рахманинова, которого за глаза все называли «зайчиком". Но какое великое дело создано им из плотной бумаги, за счет ребер жесткости, создавались невероятно прочные структуры, выдерживающие немыслимые нагрузки.

Я помню свое первое участие в осенней выставке на Кузнецком. С ощущением, что все на меня смотрят, пунцовее вареного рака, испуганно оглядываясь по сторонам и ожидая подвоха, я, не выдержав напряжения, бежал с вернисажа. Та первая выставленная работа «Старый причал» сейчас находится в художественном музее г.Сочи.

Эта феерия продолжалась пять лет, и когда она закончилась, я понял, как мне несказанно повезло в нужное время и нужном месте. И я с радостью вспомнил съеденный мной счастливый троллейбусный билет по дороге перед последним вступи-тельным экзаменом! Мне страшно подумать, что было бы со мной, не поступи я в тот год. Vivaacademia!

Я думаю, что ни в каком другом учебном заведении я бы не получил такого базового образования во всех областях изобразительного искусства.

Мне кажется, поэтому мои бывшие сокурсники приводят сейчас в Строгановку своих детей, зная, что, несмотря на развал и общую неразбериху в стране, лучшего образования просто нет. И неважно, чем они будут заниматься после окончания. Строгановка — это брэнд.

И сейчас работая в ней, я с радостью наблюдаю, что годы безвременья проходят, наборы последних лет радуют определенным качеством, которое, как многим казалось, утеряно окончательно, и я вижу горящие глаза ребят, которым есть чего хотеть.

Спустя пять лет после окончания ВУЗа в моей жизни случился ДТ« Горячий ключ» куда я, будучи членом Молодежного объединения, впервые приехал в 1984 г. в молодежный поток, работавший к выставке «Молодость России». Эти чудесные дни, растянувшиеся на годы, восторг творчества, общения, юга, Кубани, моря, этот счастливый сон, начавшись в 1984 г. и длящийся по сей день, сделал меня художником и дал мне творческое кредо и творческое лицо. Полагаю, то же самоеможет сказать большая часть моих друзей, которых коснулась крылом птица счастья тех лет. Мы все оттуда. Володя Фомичев, Володя Потемкин, Юра Соломкин, Сергей Нечитайло, Маша Майкова, Валя Александрова, Сергей Воржев, Олег Тимофеев, Сергей Брюханов, Виталий Коробейников, Миша Гурвич, Саша Ханин, Василь Ханнанов, Леша Паршков, Сергей Радюк, Володя Мигачев, Саша Сараткин, Леня и Таня Щвец, Петя Охрименко и много, много других.

Мои лучшие работы написаны там: «Автопортрет в Горячем Ключе», «Прощай Витек», «Клюквенный морс в саванне», «Архангельский порт», «Прощание с Белым морем», триптих «Мастерская», «Смеющийся мальчик».

После, в 1986 г., был ДТ «Сенеж» с его жестким, без сантиментов расставлением акцентов и тихой соревновательностью по «гамбургскому счету», но той непередаваемой домашней и душевной атмосферы, которая была в «Горя- чем ключе», больше уже никогда не было в моей жизни. Там можно было оступиться, ошибиться в чем-то, оставшись в русле творческого и жизненного процесса, это не было зазорным. Здесь все было иначе. В «Сенеже», войдя впервые в столовую на завтрак в майке и тапочках, был несколько удивлен видом коллег, приличноодетых и сидящих за сервированными столиками, почувствовав неловкость, я вынужден был вернуться в номер и переодеться.

Здесь были новые встречи и новые открытия. Замечательные художники, с которыми я познакомился — Толя Кулинич, Володя Брайнин, Миша Берзинг, Ия Гигошвили, Миша Горбан, Володя Корнев — мой однокурсник по Днепропетровску, Витя Калинин, Слава Ливанов, Ушанги Козаев из Южной Осетии, художники из Таджикистана, пришедшие в первый день в столовую в национальных зеленых халатах и раздававшие всем какие-то особые восточные специи, многочисленная группа киевских художников, спасающихся от чернобыльской радиации, белорусы, литовцы. Все это мощной волной прошло по моей художнической судьбе, корректируя вкус и шкалу ценностей. Все точки над i были расставлены бесповоротно.

Я приезжал в «Сенеж» шесть раз, в разные годы, в разные потоки, но та, первая, была самой яркой и запоминающейся. Работалось там хорошо, жилось комфортно.

Летом 1992 г. на какой-то зональной выставке ко мне подошел Володя Анисимов и, смеясь глазами, спросил: «Хочешь поехать в Индию»? Естественно, я ответил: «Хочу». Спустя несколько дней он перезвонил: «Ты собрался? На следующей неделе мы летим».

Так в моей жизни случилась Индия, Гималаи, новые друзья.

Наспех, с шутками-прибаутками собранная команда оказалась поразительно цельной, жизнеспособной и творчески активной.

Эта внезапная возможность увидеть Индию изнутри, пожить там, куда стремились многие, одержимые эзотерикой, культом Рерихов, Блаватской, была для меня очередным подарком судьбы. К этому времени я находился в творческом и жизненном тупике.

Пустые прилавки Москвы, ваучеризация, озлобленные лица людей, лишившихся сбережений, одним из которых был и я, утративший даже призрачную надежду на приобретение собственного жилья. Неожиданная поездка в Индию стала для меня энергетической подпиткой, глотком чистого воздуха и новых впечатлений. Жизнь снова стала яркой в стране, из которой не хотелось уезжать. Я, да и не только я, чувствовал себя дома. Два месяца абсолютного счастья узнавания страны грез, которая оказалось совершенно другой, нежели я представлял ее, но не менее прекрасной. Матхура. когда в солнечный день, находясь на холме в каком-то храме и глядя вниз на древний горе, которому 3,5 тыс. лет, я оказался на несколько минут в друго реальности: на фоне бирюзового неба двигались фигуры, одетые в сари с немыслимыми античными складками, пилигримы, с раскрашенными охре лицами, и мне вдруг показалось, что я в Карфагене. Время сдвинулось в моей голове на две тысячи лет, и какое-то время я не понимал, где нахожусь. Почему Карфаген, город, разрушенный двадцать веков назад, не очень знакомой нам цивилизации идентифицировался для меня с Матхурой? Не знаю.

Вриндаван — священный город, где мы жили в ашраме Академии Враджи. Ред Форт, Тадж Махал, Футехпурсикри Чандигарх, затопленные храмы в Биласпуре, Долина Кулу, где мы жили по месяцу в 1992 и 1993 годах. Манали. долина Кейлонг, куда мы поехали с Юрой Луньковым и Мишей Луневым. Буддистские монастыри-гомпы, в одном из которых мы попали на кремацию ламы долины Кейлонг. «Урусвати», тогда еще заколоченный, где мы вскрывали ящики, подготовленные к отправке в Москву еще в 1960 г. Юрием Рерихом. В них находились архивы Рерихов, материалы трансгималайской экспедиции 1928—1932 гг., коллекции древних монет, тибетский медицинский словарь на пяти языках, составленный Рерихами, неопубликованный до сих пор дневник участника экспедиции врача Портнягина, тибетские луки, кинжалы, наконечники копий. Мы писали картины на рериховских подрамниках прямо на улице, работая на рериховских мольбертах рядом с «Урусвати». У меня с В.Фомичевым была мастерская на открытом воздухе. Над нами летали орлы, а с кедров спускались бабуины и стояли у нас за спиной, опираясь на холсты, издали похожие на подростков, удивленно разглядывающих нашу живопись.

Затем была выставка «Русская коллекция» в галерее «Habyart», презентация ее в «BallRoom» чопорного отеля Oberoi., куда был приглашен почти весь дипкорпус, аккредитованный в Дели. Спонсором выставки и каталога был делийский филиал «BankofAmerica».

В те годы я написал серию работ абсолютно других по стилистике по сравнению с тем, что я делал ранее.
В Индии я встретился с Юрой Луньковым, прекрасным фотохудожником и замечательным человеком, дружбой с которым я дорожу.

Я вспоминаю госпиталь швейцарского Красного креста в Манали, куда я привез заболевшего тифом Сашу Антохина, и на плохом английском, краснея, уговаривал врача — красавицу лет тридцати — внимательней осмотреть русского пациента в пикантных местах.

Я с благодарностью вспоминаю индийцев, с огромным удовольствием позировавших нам в самых неудобных позах и ситуациях. Вспоминаю сады Кришны, священных коров, маленького пуджари из Академии Враджи, которого я просто вписал в один из холстов, Лину Блэкберн, англичанку-волонтера, которой я на тарабарском английском рассказывал свои вриндаванские сны. Потрясающий вид с перевала Рохтанг, когда вдали, за грядою гор за сотню миль видна равнина Пенджаба, а внизу в ущелье — ледники, а ниже комариными точками летают орлы, и над всем этим стоишь ты, затаив дыхание, и никакого страха высоты! И когда ты представляешь, что где-то над тобой еще более четырех тысяч метров и что где-то там устремлена в космос Джомолунгма — ощущение величия мироздания, ничтожности и значимости человека, способного осознать все это переполняет тебя.

Это счастье жить во всем этом ни с чем несравнимо. Я благодарен Богу за то, что в моей жизни все это было, признателен Индии за все, что она мне подарила. Более ярких впечатлений в моей жизни больше не было. Даже поездка в Китай в 2004 г., где я месяц преподавал, хоть и была замечательной и насыщенной впечатлениями, Индия для меня, я думаю, навсегда останется numberone, как первая любовь и вторая родина, как говорит Юра Луньков. Намастэ!

МООХ «Солнечный квадрат» и первый пленэр во Владимировке в 1997 г. под Череповцом, в доме-музее Игоря Северянина. Организация, созданная Сергеем Радюком, оказалась творчески интересной и жизнеспособной. Ядром ее стали участники молодежных потоков в ДТ «Горячий ключ». И когда в стране все рухнуло, Сергею удалось продолжить идею творческого общения художников и на один месяц в году собирать их для совместной работы и отдыха в одном месте. Сначала были пленэры в Вологде и Тотьме, и вот уже более десяти лет Владимиров- ка родной дом «Солнечного квадрата». География пленэров расширилась. Помимо вологодских был организован и проведен ряд Арт симпозиумов-фестивалей во Франции, Бельгии, Люксембурге, Подмосковье. Создана галерея «Солнечный квадрат», сначала в Вологде, а теперь и в Москве. С карнавалами, фестивалями боди-арта, как бы шутя, создавалось новое в истории современной России явление— творческая организация, достаточно большая, с весьма размытым кредо, где главным критерием был талант и человеческие качества художника. Пленэры «СК» на Вологодчине — событие вызывающее огромный интерес художественной общественности, событие, которого ждут. Работы наших художников, в том числе и мои, находятся в лучших музеях страны: ГТГ, Русский музей, Вологодской картинной галерее, коллекция сов-ременного искусства Череповецкого музейного объединения сформирована в основном из работ художников «СК». В коллекции русского искусства В. Тайзена (Люксембург) львиная доля картин и скульптур членов МООХ. Мы пытаемся быть организацией для художников различных регионов России, дав им возможность творческого общения и роста, что в современных условиях немаловажно.

В 1995 г. И. Б. Порто, тогда начальник отдела ИЗО Мин культа, с которым мы дружим много лет, познакомил меня с Любовью Румянцевой, организатором и куратором казачьих пленэров в Урюпинске, на Хопре, Дону и Ахтубе. Она пригласила меня в творческую группу и я на несколько лет погрузился в мир странной, какой-то раблезианской фантасмагории казачьих станиц Прихоперья и Придонья. «Маланьи» столы, казачьи хоры, прием в казаки, бараны на вертеле, самогон в четвертях, льющийся рекой, джигитовка и стреляющие походные пушки — полуреальный мир казачьей жизни, где для нас, приезжих, стиралась грань между настоящим и театрализованным. Эти красивейшие места, чистейший Хопер с зеленовато-бирюзовой водой, такой прозрачной, что на глубине двух метров были видны коряги, щуки и сомы под ними. Клики коростелей, вспархивающие удоды днем, плачущие и ухающие по ночам филины и совы, плавучая церковь, курсирующая по Дону от одной забывшей Бога станицы к другой.

Интереснейшие типажи, специфический казачий говор создавали непередаваемую атмосферу, в которой искренне хотелось пожить и написать что-нибудь значительное.

«Большой Урюпинский натюрморт» вошел, мне кажется, в цикл моих гастрономических картин достаточно органично. А также «Маланий стол», «Казачий натюрморт», «Воспоминание об Урюпинске», написанных непосредственно на этих пленэрах.

В 1998 г. у меня и Степана Сагайко была совместная выставка в Вене, где мы познакомились с уроженкой Луцка, тогда венгерской, а теперь австрийской гражданкой Галиной Сентеш и пригласили на пленэр «СК» во Владимировку.

После ее визита, по ее рекомендации нас пригласили на Арт симпозиум в Австрию, который ежегодно проводил в Каринтии известный австрийский художник и шоумен Берндт Светник. На австрийском телевидении он вел гастрономическое шоу, его знала вся Австрия. А в Каринтии он был звездой первой величины, уступая пальму первенства только Хайдеру, бывшему канцлеру, а в настоящее время губернатору Каринтии. Где бы мы не были с ним — в Клагенфурте, Граце, Вене или в каринтийских деревнях, мы везде встречали радостные улыбки, объятия и дружеское похлопывание по плечу: "Servus, Svetnik!"

Он выкупил бывшую погранзаставу в горах в пяти километрах от границы со Словенией и организовал ежегодный международный Артсимпозиум, названный по имени самой высокой горы этой части австрийских Альп—«Кошута». Таммы со Степаном провели три незабываемых артсезона 2000 —2002 гг., наполненных счастьем общения художников разных стран. С теплом вспоминаю Весну Пантелич из Белграда, таиландца Бибопа —достопримечательность Бангкока, построившего дом на дереве и живущего там с птицами и своими картинами, словенца Винко Тушека, китайца Чин Хая, мастерски высвистывающего оперные арии и «Подмосковные вечера», милую Аннализу Кунен из Мюнхена, швейцарца УрсаТвелманна, абсолютно гениального, на мой взгляд, художника, создающего уникальные инсталляции из дерева, виртуозно владеющего бензопилой, умудряющегося из одного ствола сделать несколько произведений — философских артефактов, иногда эффектно сжигаемых им, когда на моих глазах творилась, сгорая, целая череда меняющихся образов. Нигде и ничего подобного в своей жизни я не видел. И которыйраз, вспоминая застенчивогоУрса, снимаю перед ним шляпу. На много лет он стал для меня эталоном художника, работающего в жанре концептуального искусства, где все исполнительски просто, но профессионально мощно.

Он создавал удивительно значимые, сочащиеся гениальностью вещи из ничего! Из листвы, деревьев, травы и, оставляя их на месте творения, лишь фотографируя и помещая на свой сайт. Спасибо, Урс. Я знаю, что и сейчас, загрузив «Мицубиси» инструментами, ты колесишь по миру, создавая свои удивительные вещи.

А ежегодные фестивали фольклора и искусства, устраиваемые Берндтом. В тихую «Кошуту» съезжалось несколько тысяч человек из Каринтии, Словении, где на фоне картин художников разных стран пели народные хоры, играли мимы, звучали тирольские и словенские песни, рекой лилось пиво, граппа, шнапс, варился гуляш и радость жизни, казалось, не закончится никогда. Австрийцы, как минимум, наполовину наполнены славянской кровью и оказались очень близки мне по духу. Не забуду, как Берндт со слезами на глазах просил меня научить его правильно ругаться матом и светился от счастья, когда у него это получалось. Кошутские кладовые, заполненные всякой всячиной — окорока, сыры, колбасы, бочки с пивом, стеллажи с вином, виски, ромом, водкой — и над всем этим Берндт, добрый весельчак — Гэргантюа. Огромные холсты, которые он писал за час-полтора большими флейцами прямо на глазах у восторженной публики и туг же продавал их. И это был фигуратив! Его галерея и PetitMonmartr, организованный по выходным в Клагенфурте, давали возможность художникам продавать свои работы. Фонтан энергии, бьющий из этого великана, поражал и заражал всех. Однажды познакомившись с ним, невозможно остаться в стороне от его неуемного желания шумно жить и шумно творить. Servus, Svetnik!

Летом 2004 г. была поездка во Францию, наполненная роскошью впечатлений и выставкой в Сарлате. Долина Дордонь — фантастическая земля замков французского средневековья. Стоящие на холмах и вросшие в землю, их можно увидеть практически в каждой деревне. Бейнак и Рокамадур, Сарлат и Санте. ...От Тулузы до Бордо и далее в Ла-Рошель, куда мы заехали, оказавшись рядом. Город — мечта моего детства, словно вырванная страничка из томика Дюма. Франция была так красива, что осталась лишь в сердце. Потрясенный, я не сделал почти ни одной работы, навеянной этой страной.

Были еще поездки в Китай (2004 г.), арт симпозиумы в Сербии и Черногории (2007 г.), пленэры «Солнечного квадрата» в Завидово и на озере Врево, где от красот русских просторов перехватывало дыхание.

И это счастье жить и быть художником переполняет меня, даря новые импульсы и надежду осуществлять намеченное. Молю Бога оставить мне эту радость как можно дольше, и я готов нести этот счастливый крест, не уставая.